- Да, ну да, - дернулся Виктор.
- Она и мне писала. Пишет, чтоб рожать к ним ехать.
- Ну? - Виктор зло глядел на Груню, на отекшее лицо, на сонные постельные волосы с пушинками.
- Что ну? - ровным голосом говорила Груня. - Тебя я спрашиваю.
- Да я?.. - и Виктору на миг страшно показалось, и вдруг ярко ударила надежда - один! и вот глаз бы этих прищуренных, на него прищуренных... иной раз так бы и трахнул тарелкой через стол. Тьфу! Еще угадает, что рад, - и Виктор нахмурился в пол и чувствовал, как смотрит ему в лоб Груня, нащупать мог бы это место. - Да как хочешь, голубушка, - сказал через минуту Виктор и из-под бровей подглянул на Груню.
Груня медленно поднялась и, откинувшись назад, прошла, шаркая каблуками, к себе. Плотно и тихо притворила дверь.
Пиф-паф!
БЫЛО совсем рано. Коля встал первый и тихонько чистил под краном зубы. И вдруг звонок. Коле показалось, что так и ждал, что сейчас позвонят. Коля положил на плиту щеточку и на цыпочках побежал отпирать.
Башкин с силой вмахнулся боком в дверь.
- Коля! - уличным голосом вскрикнул Башкин.
- Тсс! - Коля поднял мокрый палец, мотнул головой назад - спят.
Но в комнатах уже зашевелились.
- Идем, идем! - шептал Башкин и тянул Колю в кухню. - Коля! У меня к тебе просьба, величайшая просьба, - Башкин топтался от окна к плите. Коля! Проводи меня на вокзал, сейчас. Я сейчас уезжаю. Может быть, навсегда, навеки, как покойник. Насовсем! - и Башкин, глядя в окно, притопнул ногой.
- Мне к обедне, - вполголоса говорил Коля, - записывают, кто не был. Коля взялся за щеточку.
- Но я тебя прошу! - Башкин шагнул к Коле и с размаху прихлопнул, прижал руками плечи, потряс с судорогой. - Поспеешь, милый мальчик мой, в половине восьмого поезд. - Башкин вынул часы и совал их Коле, чуть не мочил под краном. - Мне непременно, непременно, чтоб ты!
- Мы тоже, может быть, едем. К папе. В Сибирь. И все продаем. - У Коли басовито даже вышло, и все устанавливал щетку в стаканчик, не глядел на Башкина. Не спеша, закрывал порошок. Все вниз глядел.
- Мне нельзя ни минуты оставаться, - Башкин снова затоптался у плиты. Он схватил с плиты поваренную ложку, прижал к груди и глядел в окно. Коля! Ведь есть Бог? - вдруг повернулся Башкин. - Ну, хоть еврейский, хоть какой-нибудь Бог?
Коля тер нахмуренное лицо полотенцем. Башкин все стоял, весь наклонившись вперед.
- Соломончика убили и папу его тоже. Тех, что в лавочке тогда, когда прятался. Насмерть.
И Коля кинул на плечо полотенце и вышел.
- Коля! Коля! - почти взвизгнул Башкин и бросился вслед.
- Что такое? Что такое это? - и Колина мать, полуодетая, морщилась из темной прихожей на Башкина. - Ах, - она сунулась назад в двери, - а я слышу, ничего понять не могу, с кем это он?
- Да я не хочу с ним, - слышал Башкин Колин голос из комнаты, - опять какой-нибудь. И мне в церковь все равно. Воскресенье.
- Можно? Можно? - стучался Башкин в дверь.
- Войдите.
Башкин рванулся в комнату, как был, в шапке, в пальто, в калошах.
- Коля! Мы на извозчике поедем. Никого не будет. Тот в тюрьме сидит, ей-богу, в тюрьме. Коля! Он просто сумасшедший и мерзавец, он и там про меня гадости говорит... всякие гадости. Коля! И назад поедешь на извозчике, честное слово. Колечка!
- Что такое, Семен Петрович? Что случилось? Я сейчас! - из-за двери голос Колиной мамы - булавки, должно быть, во рту, одевается.
- Дорогая моя!.. - с жаром начал Башкин и вдруг замолчал и с размаху сел на диван. - Да ничего, - вдруг веселым голосом заговорил Башкин. Он наклонился, положил локти на колени. - А я в шапке, как дурак! - и Башкин снял шапку, подержал, улыбаясь, и подбросил к потолку. Поймал неловко, захлопнул между ладошками, как моль. - Фу! - и он снова отвалился на спинку, откинул ногу.
Он улыбался толстыми губами, хмыкал смешком и вертел в носу длинным пальцем.
- Ты думаешь, - говорил, смеясь, Башкин, - что я твоего Соломончика убил? Коля прошел к матери.
- А может быть, меня сейчас убьют. Пи-иф! Па-аф! - тянул Башкин смешливым голосом. Он услышал, что скрипнула дверная ручка, вскочил. - А впрочем, черт с вами! - Он сразу повернулся спиной, видел боком глаза, как входила Колина мать, и разваренной походкой зашаркал калошами в прихожую, толкнул плечом дверь.
- Ко чер-тям!
пел Башкин в дверях.
Ко зеленым,
Зеленым
Чертям!
притаптывал на ходу ногой Башкин.
За воротами Башкин огляделся. Он шел широкими шагами к извозчику, все ускорял шаг.
- Подавай, подавай! - закричал Башкин и вскочил, не рядясь.
- Да ты как хочешь, - говорил Алешка. Санька увидал, что бережно вдруг, ласково поглядел на него Алешка. - Найдем двенадцатого. Ты думай, и опять так поглядел.
"Неужели они так все между собой, ласково, бережно, - думал Санька, а смерть тут между ними ходит. Оттого, может, и бережно, что смерть. И все надо по-настоящему, по самому, что только знаешь, лучшему. Что, может быть, последний раз. Чтоб вместе умереть. Оттого и знают, как жить надо".
Санька перекинул руку через спинку скамейки, повернулся к Алешке.
А за скамейкой из свежих прутиков выбивала сирень листки, и свежесть стояла над сиренью. И Саньке казалось, что если умирать, то навек останется свежая веселая сирень, и вот сейчас, если так думать, - она вечная, вечная, если это мой последний взгляд. И Санька медленно, всей грудью, натянул воздуху. Вечного. И сладким и вечным миг показался. И чистую правду можно говорить. И в голове будто стало чище, спокойней.
- А как же это? - спросил Санька и сам удивился, каким ровным прозрачным голосом.
- А ты решай, тогда будем говорить. - Алешка поднял камешек с мокрой дорожки, подкидывал на ладони и все так же мягко глядел в Санькино лицо.